28 августа. У любой вещи есть изнанка, а у всякой медали - оборотная сторона. За удовольствие надо платить, и я полностью оправдала эту житейскую истину - расплатилась за удовольствие поездки в Йемен амебной дизентерией. Этой чудной болезнью болеют время от времени фактически все белые, живущие здесь. И хотя я питалась только в приличных ресторанах, подозреваю, что кто-нибудь на кухне, готовя салат, забыл помыть руки после туалета. Подчинить местных жителей гигиене - невозможная задача. Когда все симптомы были налицо (кровавый понос, резкая боль в животе и слабость), я решила сдаться на милость докторов. Но кому позвонить, вот вопрос? Ложиться в местный госпиталь, куда попадаешь с насморком, а выходишь с проказой, у меня нет никакого желания. А может быть, попросить помощи у Валеры? Как-то неромантично - звонить любовнику с такой прозаической вещью, как понос. Ладно, на то он и доктор, чтобы лечить.
Я позвонила Валере в больницу, и он откликнулся неожиданно бодро: "Я сейчас на операции, но через два часа точно буду у тебя. Не отчаивайся, дорогуша. Дизентерией здесь болеют все. Я тоже, как приехал сюда, недельки через две засел в туалете так плотно, что вытащить не могли. Дело житейское".
Я положила трубку и решила, что, учитывая Балерину необязательность, два часа нужно умножить еще на два, а в течение четырех часов я точно отброшу коньки без медицинской помощи. Надо искать выход. И тут я вспомнила одного русского доктора, руководителя какой-то непонятной организации русских врачей Николая Ивановича. Добрейшей души старичок, настоящий Гиппократ.
Один звонок, и через двадцать минут Николай Иванович вместе с сердобольной женой уже сидели у моей постели. Доктор сразу же задал вопрос: "Вы много пили, деточка?" - "Что вы, Николай Иванович, - застенчиво потупясь, отвечала я, - совсем чуть-чуть". - "Вот это очень плохо, - с серьезным видом заметил он. - Каждый день надо выпивать хотя бы двести грамм джина - отличная дезинфекция, профилактика кишечных заболеваний". Я подумала об удивительной способности русских применяться к образу жизни других народов и вносить во все ясный, здравый смысл.
Мне дали лошадиную дозу антибиотиков и отвратительный несоленый вареный рис. Я из вежливости жевала рис и все ждала, когда мои гости отчалят. Но они уселись плотно и надолго. И тут, как назло, ко мне заявился не к месту пунктуальный Валера, весь из себя деловой и улыбающийся. Он мигом оценил обстановку, разздоровался с Николаем Ивановичем и его женой и своим бархатным голосом пророкотал:
"Мы с Дарьей друзья. Вот решил навестить больную. Как ты себя чувствуешь, дорогая?" - "Спасибо, хорошо", - кротко ответила я, лежа в постели, вся заваленная подушками и одеялами. Валера запихал в меня свежую порцию антибиотиков и пустился в светскую беседу с моими старичками. Мы оба выжидали, когда гостям хватит сообразительности оставить нас вдвоем. У Валеры был вид ребенка, дожидающегося мороженого, а мороженое между тем таяло в кровати в ожидании, когда его съедят.
Наконец терпение у Валеры лопнуло. Он поднялся с важным видом и сказал, что ему пора, а больной надо бы отдохнуть. Старички тоже засуетились, поднялись, расшаркались, надавали советов, и, прощаясь, Николай Иванович заверил меня, что вскорости он пришлет ко мне своего коллегу, большого специалиста по дизентерии. Я усиленно благодарила и все гадала, какую же вещь Валера якобы забудет у меня для конспирации.
Гости ушли, и я заметила на столике Валерины солнечные очки. Все ясно, сейчас он спустится вниз, хлопнет себя по лбу и кинется наверх за забытыми очками. И точно, ровно через две минуты Валера забарабанил ко мне в дверь. Как только я открыла, он бросился на меня, словно изголодавшийся пес. "Эй, полегче! - крикнула я. - У меня температура, и вообще я умираю". Валера торопливо уложил меня в постель, осыпая такими ласками и поцелуями, что адреналин прибыл в мою кровь на всех парах.
Я сопротивлялась из последних сил, и, когда он лег на меня, большой и голый, я крепко сжала ноги и завопила;
- Нет, у меня дизентерия! Я плохо себя чувствую.
- Сейчас тебе станет лучше. Только расслабься.
- А ты не боишься заразиться?
- Я же доктор!
- А вдруг у меня начнется понос?
- Не начнется. Тебе дали такую дозу антибиотиков, что и речи о поносе быть не может. Ты и в туалет-то в ближайшие четыре дня ходить не будешь.
- О, черт! - воскликнула я и впустила его в себя.
Мы очень весело резвились в течение часа, а потом оба вытянулись на кровати, совершенно мокрые и расслабленные, и долго курили. "Какое чудесное сочетание, - вдруг сказал Валера, разглядывая меня, - тело девочки, а мысли женщины". Он склонился надо мной и поцеловал в сосок, потом спросил: "Ты вчера опять спала с Димкой?" - "Конечно, почему бы и нет, - ответила я, улыбаясь. - Почему я должна делать разницу между вами двумя?"
Тут зазвонил телефон. Я поспешно затушила сигарету и сняла трубку. "Это доктор Абдулатипов, - заговорил густой мужской голос. - Меня прислал Николай Иванович. Я с моим водителем уже в гостинице и сейчас поднимусь к вам для осмотра".
Я с ужасом осмотрела комнату. Два голых тела, перевернутая, всклокоченная кровать, на которой, если судить по ее виду, занималась групповым сексом парочка зеков со старыми шлюхами, разбросанная по всей комнате одежда, пачки презервативов. Черт знает что!
- Нет! - закричала я в ужасе в трубку. - Не поднимайтесь! Я сама к вам спущусь.
- Ну что вы! - возразил доктор твердым голосом. - Вы тяжело больны, лежите в постели, мы сейчас поднимемся.
- Дайте мне хотя бы пять минут! - взмолилась я. - Мне надо одеться.
- Вы не смущайтесь пустяками! Я же доктор. Что я, раздетых женщин не видел? - В трубке раздались гудки, и я подскочила с кровати как ошпаренная.
- Валера, живо! Одевайся! Сейчас придут люди! - Я не могу вот так сразу одеться. Мне нужно в душ.
- Какой к черту душ! Одевайся сию минуту!
- Я быстро.
Он скрылся в душе. Пока он мылся, я бегала по комнате, пытаясь навести порядок и одеваясь на ходу. Валера выскочил из душа через минуту и стал натягивать прямо на мокрое тело рубашку и брюки. Мы оба громко матерились, проклиная несчастного доктора Абдулатипова.
В этот момент раздался стук в дверь. Я побежала открывать, теряя по пути юбку. На пороге стояли двое мужчин - доктор Абдулатипов и его водитель. По их замороженным лицам было ясно, что через бумажную дверь они отлично слышали весь наш предыдущий диалог. Складывалось ощущение, что они ждали за кулисами, чтобы явиться с комедийной точностью.
- Это вы больная? - холодно спросил Абдулатипов.
- Как видите, доктор. Проходите, пожалуйста. Тут на первый план выдвинулся дипломат Валера.
- Здравствуйте, коллега, - сказал он и энергично пожал Абдулатипову руку. - Я тоже решил навестить нашу больную и, кстати, прописал ей лекарство.
При этом он был без носков и ботинок. Я кусала губы, чтобы не рассмеяться. Главное лекарство, которое он мне прописал, - это он сам.
Я села на кровать, чтобы прикрыть своей особой постельный беспредел, а ногой попыталась отшвырнуть в угол пачку презервативов. Я чувствовала себя, как уличный фокусник, у которого во время представления полетела вся механика. Валера раскланялся и вместе с водителем поспешно удалился из комнаты, прихватив с собой ботинки.
Доктор с каким-то презрительным выражением выписал мне рецепт и на прощание добавил: "Соблюдайте постельный режим. Впрочем, как я вижу, вы его и так соблюдаете".
Я проводила его, закрыла за ним дверь и начала хохотать до слез, до истерики. Вскоре явился Валера, на этот раз за носками, и добавил комедийных подробностей в описанную сцену. Оказывается, водитель догнал его на лестнице с трогательными извинениями: "Мужик, ты не серчай на нас! Если б мы знали, разве стали бы мешать? Это все Николай Иванович. Езжайте, мол, к ней срочно, а то помирает девка. Вот и приехали. Мы и так пять минут под дверью стояли, слушали, как вы там бегаете, одеваетесь".
Пока Валера ошивался внизу, в холле отеля, его внутренний дьявол посоветовал ему позвонить Диме и сообщить тому о подробностях нашего свидания.
- Какого черта ты это сделал! - рассердилась я. - У него больше самолюбия, чем у тебя. Зачем дразнить человека?
- Я только сказал ему, что лечу тебя от дизентерии.
- Спасибо, дорогой! Скоро в этом городе не останется ни одного человека, который не знал бы, что у меня понос. И что ответил Дима?
- Он сказал: "Понятно, чем вы там занимаетесь".
- Это и дураку ясно. Все, ты сегодня достаточно начудил! Собирай свои трусы и носки и мотай домой.
После его ухода я легла в постель и к вечеру впала в состояние предельной истомы, сладкой слабости, полной невозможности пошевелиться. Звонил телефон, а я не могла протянуть руку и снять трубку. Я куда-то уплывала и снова возвращалась, вещи утратили четкие очертания и стали зыбкими, точно отражение в воде. Мне становилось все хуже и хуже. Температура поднялась, меня бил озноб. Я то скрючивалась от резкой боли в животе, то вдруг вся вытягивалась на постели, без кровинки в лице, с обильной испариной на лбу.
От нечего делать я перебирала свои впечатления от Йемена, словно мусульманин четки. Когда болеешь такой низменной болезнью, как дизентерия, приятно думать о высоких, красивых вещах. Я думала о том, как умело мусульманская религия готовит своих подопечных к встрече с Аллахом. И они учатся ждать смерти без опаски, не пугаясь ее объятий, тогда как христиане бегут от нее, точно девственница, избегающая объятий первого мужчины. И моя душа не избегла влияния ислама. Теперь я живу в вечном раздвоении: пылко стремясь ко всем жизненным удовольствиям, я остро сознаю их тщетность.
Я позвонила Валере в больницу, и он откликнулся неожиданно бодро: "Я сейчас на операции, но через два часа точно буду у тебя. Не отчаивайся, дорогуша. Дизентерией здесь болеют все. Я тоже, как приехал сюда, недельки через две засел в туалете так плотно, что вытащить не могли. Дело житейское".
Я положила трубку и решила, что, учитывая Балерину необязательность, два часа нужно умножить еще на два, а в течение четырех часов я точно отброшу коньки без медицинской помощи. Надо искать выход. И тут я вспомнила одного русского доктора, руководителя какой-то непонятной организации русских врачей Николая Ивановича. Добрейшей души старичок, настоящий Гиппократ.
Один звонок, и через двадцать минут Николай Иванович вместе с сердобольной женой уже сидели у моей постели. Доктор сразу же задал вопрос: "Вы много пили, деточка?" - "Что вы, Николай Иванович, - застенчиво потупясь, отвечала я, - совсем чуть-чуть". - "Вот это очень плохо, - с серьезным видом заметил он. - Каждый день надо выпивать хотя бы двести грамм джина - отличная дезинфекция, профилактика кишечных заболеваний". Я подумала об удивительной способности русских применяться к образу жизни других народов и вносить во все ясный, здравый смысл.
Мне дали лошадиную дозу антибиотиков и отвратительный несоленый вареный рис. Я из вежливости жевала рис и все ждала, когда мои гости отчалят. Но они уселись плотно и надолго. И тут, как назло, ко мне заявился не к месту пунктуальный Валера, весь из себя деловой и улыбающийся. Он мигом оценил обстановку, разздоровался с Николаем Ивановичем и его женой и своим бархатным голосом пророкотал:
"Мы с Дарьей друзья. Вот решил навестить больную. Как ты себя чувствуешь, дорогая?" - "Спасибо, хорошо", - кротко ответила я, лежа в постели, вся заваленная подушками и одеялами. Валера запихал в меня свежую порцию антибиотиков и пустился в светскую беседу с моими старичками. Мы оба выжидали, когда гостям хватит сообразительности оставить нас вдвоем. У Валеры был вид ребенка, дожидающегося мороженого, а мороженое между тем таяло в кровати в ожидании, когда его съедят.
Наконец терпение у Валеры лопнуло. Он поднялся с важным видом и сказал, что ему пора, а больной надо бы отдохнуть. Старички тоже засуетились, поднялись, расшаркались, надавали советов, и, прощаясь, Николай Иванович заверил меня, что вскорости он пришлет ко мне своего коллегу, большого специалиста по дизентерии. Я усиленно благодарила и все гадала, какую же вещь Валера якобы забудет у меня для конспирации.
Гости ушли, и я заметила на столике Валерины солнечные очки. Все ясно, сейчас он спустится вниз, хлопнет себя по лбу и кинется наверх за забытыми очками. И точно, ровно через две минуты Валера забарабанил ко мне в дверь. Как только я открыла, он бросился на меня, словно изголодавшийся пес. "Эй, полегче! - крикнула я. - У меня температура, и вообще я умираю". Валера торопливо уложил меня в постель, осыпая такими ласками и поцелуями, что адреналин прибыл в мою кровь на всех парах.
Я сопротивлялась из последних сил, и, когда он лег на меня, большой и голый, я крепко сжала ноги и завопила;
- Нет, у меня дизентерия! Я плохо себя чувствую.
- Сейчас тебе станет лучше. Только расслабься.
- А ты не боишься заразиться?
- Я же доктор!
- А вдруг у меня начнется понос?
- Не начнется. Тебе дали такую дозу антибиотиков, что и речи о поносе быть не может. Ты и в туалет-то в ближайшие четыре дня ходить не будешь.
- О, черт! - воскликнула я и впустила его в себя.
Мы очень весело резвились в течение часа, а потом оба вытянулись на кровати, совершенно мокрые и расслабленные, и долго курили. "Какое чудесное сочетание, - вдруг сказал Валера, разглядывая меня, - тело девочки, а мысли женщины". Он склонился надо мной и поцеловал в сосок, потом спросил: "Ты вчера опять спала с Димкой?" - "Конечно, почему бы и нет, - ответила я, улыбаясь. - Почему я должна делать разницу между вами двумя?"
Тут зазвонил телефон. Я поспешно затушила сигарету и сняла трубку. "Это доктор Абдулатипов, - заговорил густой мужской голос. - Меня прислал Николай Иванович. Я с моим водителем уже в гостинице и сейчас поднимусь к вам для осмотра".
Я с ужасом осмотрела комнату. Два голых тела, перевернутая, всклокоченная кровать, на которой, если судить по ее виду, занималась групповым сексом парочка зеков со старыми шлюхами, разбросанная по всей комнате одежда, пачки презервативов. Черт знает что!
- Нет! - закричала я в ужасе в трубку. - Не поднимайтесь! Я сама к вам спущусь.
- Ну что вы! - возразил доктор твердым голосом. - Вы тяжело больны, лежите в постели, мы сейчас поднимемся.
- Дайте мне хотя бы пять минут! - взмолилась я. - Мне надо одеться.
- Вы не смущайтесь пустяками! Я же доктор. Что я, раздетых женщин не видел? - В трубке раздались гудки, и я подскочила с кровати как ошпаренная.
- Валера, живо! Одевайся! Сейчас придут люди! - Я не могу вот так сразу одеться. Мне нужно в душ.
- Какой к черту душ! Одевайся сию минуту!
- Я быстро.
Он скрылся в душе. Пока он мылся, я бегала по комнате, пытаясь навести порядок и одеваясь на ходу. Валера выскочил из душа через минуту и стал натягивать прямо на мокрое тело рубашку и брюки. Мы оба громко матерились, проклиная несчастного доктора Абдулатипова.
В этот момент раздался стук в дверь. Я побежала открывать, теряя по пути юбку. На пороге стояли двое мужчин - доктор Абдулатипов и его водитель. По их замороженным лицам было ясно, что через бумажную дверь они отлично слышали весь наш предыдущий диалог. Складывалось ощущение, что они ждали за кулисами, чтобы явиться с комедийной точностью.
- Это вы больная? - холодно спросил Абдулатипов.
- Как видите, доктор. Проходите, пожалуйста. Тут на первый план выдвинулся дипломат Валера.
- Здравствуйте, коллега, - сказал он и энергично пожал Абдулатипову руку. - Я тоже решил навестить нашу больную и, кстати, прописал ей лекарство.
При этом он был без носков и ботинок. Я кусала губы, чтобы не рассмеяться. Главное лекарство, которое он мне прописал, - это он сам.
Я села на кровать, чтобы прикрыть своей особой постельный беспредел, а ногой попыталась отшвырнуть в угол пачку презервативов. Я чувствовала себя, как уличный фокусник, у которого во время представления полетела вся механика. Валера раскланялся и вместе с водителем поспешно удалился из комнаты, прихватив с собой ботинки.
Доктор с каким-то презрительным выражением выписал мне рецепт и на прощание добавил: "Соблюдайте постельный режим. Впрочем, как я вижу, вы его и так соблюдаете".
Я проводила его, закрыла за ним дверь и начала хохотать до слез, до истерики. Вскоре явился Валера, на этот раз за носками, и добавил комедийных подробностей в описанную сцену. Оказывается, водитель догнал его на лестнице с трогательными извинениями: "Мужик, ты не серчай на нас! Если б мы знали, разве стали бы мешать? Это все Николай Иванович. Езжайте, мол, к ней срочно, а то помирает девка. Вот и приехали. Мы и так пять минут под дверью стояли, слушали, как вы там бегаете, одеваетесь".
Пока Валера ошивался внизу, в холле отеля, его внутренний дьявол посоветовал ему позвонить Диме и сообщить тому о подробностях нашего свидания.
- Какого черта ты это сделал! - рассердилась я. - У него больше самолюбия, чем у тебя. Зачем дразнить человека?
- Я только сказал ему, что лечу тебя от дизентерии.
- Спасибо, дорогой! Скоро в этом городе не останется ни одного человека, который не знал бы, что у меня понос. И что ответил Дима?
- Он сказал: "Понятно, чем вы там занимаетесь".
- Это и дураку ясно. Все, ты сегодня достаточно начудил! Собирай свои трусы и носки и мотай домой.
После его ухода я легла в постель и к вечеру впала в состояние предельной истомы, сладкой слабости, полной невозможности пошевелиться. Звонил телефон, а я не могла протянуть руку и снять трубку. Я куда-то уплывала и снова возвращалась, вещи утратили четкие очертания и стали зыбкими, точно отражение в воде. Мне становилось все хуже и хуже. Температура поднялась, меня бил озноб. Я то скрючивалась от резкой боли в животе, то вдруг вся вытягивалась на постели, без кровинки в лице, с обильной испариной на лбу.
От нечего делать я перебирала свои впечатления от Йемена, словно мусульманин четки. Когда болеешь такой низменной болезнью, как дизентерия, приятно думать о высоких, красивых вещах. Я думала о том, как умело мусульманская религия готовит своих подопечных к встрече с Аллахом. И они учатся ждать смерти без опаски, не пугаясь ее объятий, тогда как христиане бегут от нее, точно девственница, избегающая объятий первого мужчины. И моя душа не избегла влияния ислама. Теперь я живу в вечном раздвоении: пылко стремясь ко всем жизненным удовольствиям, я остро сознаю их тщетность.